Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице] - Генрих Гацура

— Ты чего? Он же погиб тогда, в восемьдесят девятом, когда в вас стреляли.

— Как погиб? Но я же помню, он приходил ко мне в больницу, — потерев лоб, удивленно произнес Николаев.

— М-да, — покачал головой Эдмундас Казимирович, — человеческая память с каждый из нас может сыграть злую шутку. Правда, ничего странного я в этом не вижу, ты почти месяц пролежал в реанимации под капельницей. Думаю, за это время ты мог со всеми архангелами встретиться. Ты на машине?

— Да.

— Тогда поможешь мне перевезти все эти ящики в одно место. Только сначала забеги в бухгалтерию. Я тебе начислил немного за те две статьи, что ты написал за Александра. Получи, пока кассир еще не ушла. Я всех отпустил по домам, а то неизвестно, что здесь начнется через пару часов…

— Теперь сверни направо, и в подворотню.

Николаев въехал через арку дома в небольшой закрытый со всех сторон дворик. К ним навстречу бросился мужчина с куцей бородкой.

— Давайте быстрей, — крикнул он и, открыв заднюю дверцу «Жигулей», схватил одну из перевязанных бечевкой пачек с документами.

Сергей помог перетаскать коробки в какой-то сарай. Мужчина закрыл сарай на огромный амбарный замок и вручил ключ главному редактору.

— Эдмундас Казимирович, вас подвезти? — спросил Николаев.

— Нет, мне еще надо будет зайти кое-куда. А ты лучше езжай-ка домой, отдохни, отоспись после дороги и не высовывайся на улицу. Давай. Зайдешь как-нибудь, если меня сегодня десантники прямо здесь, возле этой стены не расстреляют.

По дороге домой Сергей с трудом нашел работающий магазин. Продавщицы собравшись в кучку, обсуждали последние новости. Купив кофе и черствый батон, Николаев направился к себе. По дороге ему несколько раз приходилось останавливаться и, прижавшись к обочине, пережидать, пока мимо не проедут колонны бронетранспортеров.

Дома он первым делом поставил чайник и включил телевизор. По всем работающим каналам транслировали классическую музыку. На плите засвистел чайник. Сергей приготовил себе кофе, принес на кухню радиоприемник и нашел одну из западных радиостанций, передававших на русском свежие сообщения из Москвы. Похоже было на то, что август 1991 года народ запомнит надолго. Николаев прошелся по всем диапазонам, но, кроме истерических репортажей, практически повторявших одно и то же, не нашел ничего нового. По радио сообщили, что по первой программе должны передавать пресс-конференцию с членами государственного комитета по чрезвычайному положению. Николаев взял чашку с кофе и перешел в комнату к работающему телевизору.

Конференция уже шла. За столом сидели несколько человек. Камера оператора выхватила трясущиеся руки одного из членов ГКЧП.

«Руки дрожат как с „бодуна“, — усмехнулся Сергей. — Теперь понятно, что произошло. Эти товарищи „комитетчики“ надрались небось вчера в Кремле до омерзения, переругались и, не поделив партийные денежки, закололи вилками Горбачева, а министр обороны, опять же спьяну, вызвал еще и подкрепление. Утром, проснувшись и увидев на полу хладный труп Михаила Сергеевича, выглянули в окошко — а на Красной площади танки стоят, и вся Москва войсками забита. Больше они ничего не могли придумать с похмелья, да им ничего и не оставалось, как объявить о введении военного положения в стране».

Сергей выключил телевизор, поставил в изголовье включенный радиоприемник и завалился спать. Не то чтобы его совершенно не интересовали происходящие в Москве события, просто сказывалась усталость после дальней дороги.

Проснулся Сергей, как ни странно, от голода. Рядом с ним трещал радиоприемник. Вероятно, сбилась настройка. За окном было темно. Николаев протянул руку, чтобы нащупать выключатель висевшей в изголовье лампы. Его не было. Сергей провел несколько раз по стене. Действительно не было. Тут он окончательно проснулся, встал с постели, зажег верхний свет и вновь подошел к дивану. Лампы на стене не было, и не только ее, но даже дырки от гвоздя, на которой она висела.

«Бог ты мой, — Николаев потер лоб, — правильно сказал редактор, каких только шуток не выкидывает наша память. Похоже, что у меня начался склероз, пора обращаться к врачу».

Он взял приемник и настроился на первую работающую радиостанцию. Горбачева еще не нашли, правда, поговаривали, что его держат на какой-то даче. Ельцин сказал с танка какую-то речь и потребовал организовать встречу с Михаилом Горбачевым, отвести армейские подразделения к месту постоянной дислокации, а также распустить ГКЧП и отменить все его постановления и распоряжения. Войска все еще готовились штурмовать «Белый дом», внутри и вокруг которого собралось несколько тысяч человек. Странное впечатление оставляли действия этого ГКЧП. Было такое ощущение, что они назначили день переворота, ввели танки и на этом выдохлись. Сергей взглянул на часы. Ого! Сегодня было 20 августа. Он проспал больше суток. Все-таки было непонятно, чего они ждут? Испугались своей же хохмочки?

Хохмочка было словечком из лексикона Володьки Сокова. Как Сергей мог забыть о его гибели? Но этого не может быть. Николаев прекрасно помнил, что он не раз приходил к нему в больницу. Точно, это Володя принес ту лампу, которую Сергей искал сегодня спросонья. Окна палаты выходили на какую-то стену, поэтому в ней всегда было сумрачно, особенно в пасмурные дни. Соков принес лампу и сам укрепил ее на стене, чтобы Николаев в любое время мог без затруднения читать или писать. Выписавшись из больницы, Сергей забрал лампу с собой.

«Что же это такое получается? Неужели посещения Володи и его подарок существуют лишь в моем больном воображении? Такого не может быть!»

Сергей взял куртку, в которой ездил в Москву, достал записную книжку и нашел в ней домашний телефон Сокова. Зачем нужно было переписывать его в новую книжку, если он погиб?

Николаев дотянулся до телефонного аппарата и набрал номер Володи. Никто не подходил. Он повторил набор и наконец на пятый или шестой гудок заспанный женский голос спросил:

— Алло, кто это?

— Позовите, пожалуйста, Владимира.

— Во-первых, молодой человек, вы знаете сколько сейчас времени? И, во-вторых, детям в его возрасте нужно ходить в детский сад и как можно больше спать, поэтому он давно в постели, — женщина бросила трубку.

«Что за чушь? В каком возрасте, в какой детский сад? Может, не туда попал? — Сергей взглянул на индикатор набора номера. — Нет, все правильно».

Надо было все же что-то делать и как-то утихомирить голод. Такой роскоши, как ночной ресторан, он не мог себе позволить. Кроме того, в городе был введен комендантский час. Он резко вскочил с дивана. За спиной у него раздался грохот. Николаев обернулся. На полу лежал разбитый аппарат. Только сейчас он заметил, что забыл опустить на рычаг телефонную трубку, и она с вырванным проводом была зажата у него в руке.

«Да что ж это такое со мной в последнее время происходит? Ничего не понимаю», — он швырнул на диван уже ненужную трубку, вырвал вилку из телефонной розетки и направился на кухню.

Там Николаев первым делом проверил все шкафы. Его добычей оказались две белорусские картофелины с периодом полураспада в тридцать лет, почти пустая пачка макарон и бульонный кубик, тоже неизвестно какого срока годности, на него он наткнулся в ящике для столовых приборов. Приготовив из найденных продуктов и съев нечто, напоминающие, как он сам пошутил, «змеиный супчик», Сергей вновь завалился на диван, не очень-то рассчитывая, что проснется после этого кошмарного пиршества живым.

Он хотел и весь следующий день провести дома, в постели, но голод — не тетка, в доме не осталось ничего съестного, поэтому ему пришлось выйти в город. На улицах, как ни странно, несмотря на никем не отмененное военное положение, было достаточно много возбужденного народа. Все население, независимо от национальной принадлежности, объединилось в едином порыве, чтобы противостоять «хунте». В некоторых местах на проезжей части, как и во время январских событий этого года, были воздвигнуты баррикады и уложены бетонные блоки. Магазины были закрыты. Сергею с трудом удалось найти работающее кафе, где он сумел пообедать.

Возвратившись домой, он включил телевизор и нашел на одном из каналов транслировавшуюся местным телевидением немецкую информационную передачу о последних событиях в Москве. Горе-президента, оставшегося без ядерного чемоданчика и бросившего на произвол судьбы страну, нашли на даче, где он, боясь, что кто-нибудь догадается о его истинной роли в этом фарсе, записывал задним числом на видеокамеру свою оправдательную речь. Кое-кому показалось мало саперных лопаток в Тбилиси и январских танков в Вильнюсе и Риге.

«Да, вот и все, переворот закончился. Прав был Эдмундас Казимирович, что это ненадолго. Демократия победила. Хотя, какая там демократия, если у кормила власти остались те же номенклатурщики, что правили этой страной столько лет? Просто вторые секретари сменили на постах первых. А согласно теории Володьки Сокова, каждый „совковый“ начальник выбирал в заместители человека глупей себя, чтобы он не подсидел его, тот в свою очередь брал еще дурнее и так далее. Постепенно высокие начальники вымирали или уходили на пенсию, а все эти глупцы все выше и выше поднимались по лестнице, подбирая себе соответствующих помощников. Представляю, как вся эта компания боится и ненавидит людей, которые могут в любой момент вывести их на чистую воду. Подумать только сколько эти начальнички на своем веку загубили умных и талантливых людей, даже страшно становится! Интересно, их самих не охватывает ужас, покойнички по ночам не навещают? А может, они думают, что чем больше загубят душ, тем легче будет гореть в аду? Черти послабление дадут? Ладно, шут с ними и с их гнусной политикой».